12:28 СААДИ. Бустан. ГЛАВА ВОСЬМАЯ. |
О благодарности за благополучие О, как же я восславлю в вышних бога? Хвала ничтожна у его порога. На теле каждый волос — дар его, И волосок мой славит божество. Хвала его деснице достославной, Создавшей тварей силою державной. Его красу измерю ль до конца? В величье тонут качества творца! Когда тебя из праха созидал он, Рассудок, душу, ум и сердце дал он И от рожденья до скончанья дней Тебя взыскал он щедростью своей. Ты создан чистым — чистым оставайся И в прах запятнанным не возвращайся. Немедля каплю с зеркала сотри, Не то оно заржавеет, смотри! Ты был вначале капелькою влаги — Смиренным мужем будь, чтоб жить во благе! Чтоб хлеб добыть, ты силу приложи, Но силой мышц одной не дорожи! Иль, себялюбец, ты забыл о боге? Твои он руки двигает и ноги! Хоть хлеб добудешь ты трудом своим, Все ж и твой хлеб, поверь, дарован им! Меч счастья, верь мне, силою не схватишь — Что ж господу хвалой ты не заплатишь? Ступить ты твердо не способен сам, Лишь бог поддержку даст твоим ногам. Не чрево ль было, друг, твое жилище? От пуповины ждал ты сладкой пищи. Но пуповина срезана, и вот Грудь матери господь тебе дает. Коль странник испытал судьбы коварство, Вода родной земли — его лекарство. В утробе материнской вскормлен он И кровью материнской напоен. Две груди — две приманки для дитяти — Два родника всевышней благодати. Источником Ковсара грудь считай, Ведь лоно матери — небесный рай. Мать — древо жизни, вечной и безбрежной, Ее дитя — то плод на древе нежный. От груди к сердцу жилы все идут, Кровь сердца дети в молоке сосут. Как жало, зубы в плоть они вонзают, Грудь с бесконечной жадностью терзают. Постарше дети могут и куснуть — И мать тогда полынью мажет грудь. И горько станет то, что было сладко, На молоко душа не будет падкой... Так горечью терпения аллах Смывает с сердца память о грехах. РАССКАЗ Юнец не слушал матери родимой — Ее душа тоской была палима; Она в обиде молвила: «Ужель Ты позабыл вот эту колыбель? Как плакал ты беспомощно, малютка! Я за тобой всю ночь следила чутко! Бессилен, слаб ты в колыбели был, Ты муху криком отогнать просил. И ты ль, кого терзала даже муха, Своей гордишься силой пред старухой? Но будет снова рок с тобой суров — Отгонишь ли в могиле муравьев? И будут ли гореть глаза-светильни, Когда твой мозг сожрет червяк могильный?» Коль встретится слепой старик тебе, Что ям не различает при ходьбе, — Ты помоги, за зренье бога славя, А то слепым ты будешь зваться вправе. Кем ум тебе был вложен в естество? Бог иль наставник дал тебе его? Коль бог закрыл бы для тебя свет истин, Твоей душе свет был бы ненавистен. * * * Соединил владыка наших дней В одном лишь пальце множество частей. Что ж пальцем в осужденье безрассудном Ты тычешь на изъяны в деле чудном? Чтоб мог ходить ты, только пожелав. Он в теле создал не один сустав. Мы ходим по земле легко и бодро, Ведь он нам дал ступни, колени, бедра... Твои поклоны богу так легки Затем, что укрепил он позвонки... Из праха позвонков он сделал двести, Чтобы тебя создать, скрепил их вместе. Могучих, словно Тигр, Евфрат и Нил, Есть в теле сотни полнокровных жил. Есть зренье в голове и пониманье, У тела — члены, в сердце есть познанье. Зверь голову свою склоняет в прах, Ты, как алиф, встал прямо на ногах. Скоты главу за пищей опустили — Ты хлеб к устам подносишь без усилий. Коль ты велик — себя не унижай И голову пред богом лишь склоняй. Зерном тебя он кормит, не соломой, Нет, ты не скот, одной травой влекомый. Но не прельщайся внешностью своей, Путь блага избери из всех путей. Не стан прямой — прямое сердце нужно, — Неверные подобны нам наружно. Когда ты здрав умом, то не перечь Тому, кто дал тебе слух, зренье, речь. Врага побить ты можешь и камнями, Но мудрым будь и не воюй с друзьями. И высшая примета мудреца — Умение благодарить творца. РАССКАЗ Царевич некий, править не умея, Упал с коня — и вывихнулась шея. Приросшая к плечам, как у слона, Сама вертеться не могла она. Не справился никто с бедой нежданной, Помог один лишь лекарь из Юнана. Исправил вывих мудрый человек, Беднягу спас от участи калек. Когда явился врач к нему вторично, То отвернулся негодяй двуличный. Мудрец ушел, унижен, пристыжен, Я слышал, — уходя, бранился он: «Когда бы шею я ему не вправил, Он спесь свою наверняка бы сбавил». Врач зерна шлет царевичу, и тот В кадильнице, как ладан, зерна жжет... Вдруг он чихнул, не вытерпевши дыма, И шею вывихнул непоправимо. И полетели за гонцом гонец, Но где-то без следа исчез мудрен. Коль голову склонять ты не привыкнешь, Ты в судный день главой своей поникнешь. РАССКАЗ За уши некто оттрепал мальца: «Я не видал злосчастнее глупца! Я дал топор, чтоб шел ты за поленом, А ты в мечети лупишь им по стенам!» Чтоб господа хвалить, нам дан язык, Признательный к хуленью не привык. Корану и добру внимай с любовью, На то ли уши, чтоб внимать злословью? Глаза — чтоб божий видел ты порог, Что ж ищешь ты у ближнего порок? И день и ночь, тебе творца подарки Луны мерцанье и свет солнца яркий. Фаррашем став, тебе же небосвод Ковер весны узорный развернет. И ветер вольный, снег, и дождь, и тучи, И гром-човган, меч молнии могучий Радеют о тебе, когда без сна В земле растят и кормят семена. От жажды страждешь — претерпи невзгоду, Ведь туча-водонос даст щедро воду. Из праха даст он пищу, запах, цвет, Которых нет отрадней, слаще нет. От пчел даст мед он, а от ветра — радость, От пальмы — финики, от песни — сладость. Цветочник руки в зависти грызет — Ведь он таких цветов не создает! Луна, и звезд полночных мириады, И солнце — все в жилье твоем лампады! Бог злато даст от недр, лист от сучка, От терний — розы, мускус — от пупка. Глаза твои он начертал прекрасно, Чтоб ты врагов и близких видел ясно. Нас в неге держит вседержитель-бог, И благ для нас его даров поток. Душой мы хвалим господа неложно, Устам его прославить невозможно. О боже, в сердце кровь, и боль в глазах, — С восторгом мыслю о твоих делах! Не только звери, змеи, рыбы, птицы. Но ангелов на небе вереницы Тебя не восхвалили до конца, — Бессильны все объять дела творца. Себя напрасно, Саади, тревожишь — Ты бесконечный путь пройти не можешь. Не ценят счастья люди никогда, Пока щадят их горе и беда. Зимой бедняк измучен и несчастен, А ропщет тот, кто над богатством властен. Так здоровяк, пока был полон сил, — Владыку за здоровье не хвалил. И ты, пусть ноги у тебя проворны, Не обгоняй больных, творцу покорный. Когда ты молод — дряхлых пожалей, Когда ты крепок — чахлых пожалей. Кто на пустынный край Джейхун не сменит, Тот воду очень невысоко ценит. Когда у брега Тигра ты живешь, Как ты в пустыне страждущих поймешь? И как поймешь ты, что здоровье сладко, Пока тебя не схватит лихорадка? И разве длинной будет ночь для тех, Кто сладко спит, вкусив дневных утех? Зато тому, кто лихорадкой мучим, Ночное время кажется тягучим. Кому и с барабаном встать невмочь, Не знает, как проводит стража ночь. РАССКАЗ Осенней ночью, я слыхал, суровой, Тогрул индийца встретил часового. Дрожа от снега и дождя, в воде, Сухейлю он подобен был звезде. Тогрул сказал рабу: «Тебя жалея, Из шуб моих одну пришлю тебе я. Немного обожди здесь у дворца, Тебе пришлю я с шубой молодца!» И что ж — до утра зябнул раб несчастный, А шах в чертоге нежился с прекрасной. С тюрчанкой периликою он был, Он всей душой красавицу любил. С тюрчанкой этой он не вспомнил даже О мерзшем на дворе индийском страже. Бедняга ждал и ждал, промок насквозь, И все ж без шубы обойтись пришлось. От холода озябли ноги, руки, А тут еще и ожиданья муки. И вот Тогрулу утренней порой Сказал с укором бедный часовой: «Красавицу Агуш держа в руках, ты Совсем забыл, что в мире есть Никбахты.(58) В веселье и блаженстве ты живешь, — Как ночь нам тяжела, ты не поймешь». И караванщик над котлом кипящим О пешем вспомнит ли, в песках увязшем! Эй, ты, богач, останови челнок, Возьми несчастных, залил их поток! Идите тише, молодцы лихие, — Есть в караване старики больные! Коль спишь ты в паланкине на ходу, Пока ведут верблюда за узду, - Что дол тебе, гора, пески и скалы? Спроси у тех, кто там бредет усталый. Когда тебя гора-верблюд везет, Узнаешь ли, как страждет пешеход? Что знает тот, кто спит в своей постели, О тех, что и не спали и не ели? (58)Красавицу Агуш держа в руках, ты Совсем забыл, что в мире есть Никбахты. — Агуш и Никбахт — распространенные на Востоке имена. Одно имя — иранское, другое — тюркское. Страж хочет сказать Тогрулу, что, лаская одних, он забывает о других. РАССКАЗ Связали вору руки сторожа, И протомился он всю ночь дрожа. Вдруг он услышал среди ночи темной, Как плачет нищий в скорби неуемной. Сказал, услышав плач, бедняга вор: «Спи! Знай, что плакать от нужды, — позор! Хвали творца, что ты не знаешь муки, Когда тебе связала стража руки! Не плачь так горько от беды своей — Тебя несчастней много есть людей». РАССКАЗ Дирхем взял кто-то в долг — был нищ и гол он, — И из дерюги платье приобрел он! Но тут же закричал: «Жестокий рок! Сварился я в дерюге, изнемог!» И вдруг он слышит голос из могилы: «Умолкни! Эти стоны нам не милы! Хвали творца! Прекрасен твой удел — Как мы, дерюгой став, ты не истлел!» РАССКАЗ Дервиша раз приняв за иудея, Его побил прохожий, как злодея. Ему нанес он не один удар, — Дервиш ему поднес рубашку в дар. «Прости меня, — взмолился он, расстроен, — Подарка же я вовсе недостоин!» Дервиш ответил: славит бога он За то, что был напрасно оскорблен! И лучше чистым быть в одежде грязной, Чем ангелом с душою безобразной. Ночных бы предпочел я удальцов Развратникам в одежде мудрецов. РАССКАЗ В пути отставший плакался в печали: «Меня несчастней в мире не видали». И странник, повидавший полземли, Сказал: «Коль ты умен, то мне внемли: Восславь творца! Осла лишен и гол ты, Но все же человек, а не осел ты!» РАССКАЗ В пыли валялся пьяный. Шел факих, Себя считавший лучше всех других. На пьяного не поглядел надменный, И тот к нему воззвал: «Старик почтенный! Восславь творца, коль он тебя вознес, Но не хвались — упасть бы не пришлось! Для узника не надо слов суровых — Ты можешь оказаться сам в оковах. В деснице провиденья жизнь твоя — Вдруг завтра ты напьешься так, как я? Тебе дана мечеть по воле бога, И не кори других ты синагогой! Творца, о верный, восхвали за дар, Что не надел он на тебя зуннар. Не сам собой стремится к богу каждый — Бог наполняет нас любовной жаждой!» Судьба нередко шутит, спору нет, Убогим дан, смотри, какой совет! * * * Мед от болезней разных превосходен, Но смертный час настал — и мед негоден. Мед укрепляет наше естество, От смерти ж не спасает никого! Когда душа уже летит из тела, Мед не улучшит твоего удела. Что бедняку с разбитой головой Совет: «Потри сандаловой корой!» Опасности избегнуть ты старайся, Но все ж с судьбой своею не тягайся! Приемлет чрево пищу и питье — И телу будет сладкое житье. Когда же естество не ладит с пищей — Разрушится прекрасное жилище. Известно нам, что’ в нашу суть вошло: В нас сухость, влага, холод и тепло. Когда одно всех прочих превозможет, То в теле равновесье уничтожит. Дыханья не подует ветерок — И пища не пойдет от жара впрок. В котле желудка пища не забродит — И телу нежному конец приходит. Не станет пленником стихий мудрец, — Их ладу, знает он, придет конец. Не думай, что от пищи в теле сила, — Тебя рука господняя взрастила! Как отдарить творца, его любя? Тут мало даже ослепить себя! И, поклоняясь божьему чертогу, Себя совсем забудь, молись лишь богу! Молясь, служа, рабом ты должен быть, А раб о спеси должен позабыть. Хоть бог от нас и просит службы вечной — С его дарами мы живем беспечно. * * * Бог мысль вложил высокую в умы, Дабы к ногам его припали мы. Коль бог в благодеяньях не поможет — Раб ближним в их страданьях не поможет. Ты знаешь, кто в уста вложил язык? Кто дал нам речь? Ум от кого возник? Глаза — дверь знанья. Если их подъемлю, На небеса взираю я и землю. Как долы б отличил ты от высот, Когда бы этих не имел ворот? Главу и руки создал наш владыка Для поклоненья щедрости великой. Дал щедрость рук тебе благой аллах, Велел и голове склониться в прах. Язык и уши создал бог вселенной — Замок от тайны сердца сокровенной. Когда бы не рассказывал язык, Скажите, в тайну сердца кто б проник? Не слушали бы уши неустанно — Кто весть донес бы до ума султана? Я голос сладкий принял от него, Ты — слуха, ощущений волшебство. И от царя к царю гонцы летают И новости прилежно сообщают. Ты думаешь, ты сам достиг всего? — Ты сделал все лишь с помощью его. Садовником цветы — царя услада — Принесены из царского же сада. РАССКАЗ Я идола видал, явясь в Сомнат, Таким, должно быть, древле был Манат. Художник так его украсил чудно, Что лучшего себе представить трудно. И к идолу бесчувственному шли Паломники со всех концов земли. Как бедный Саади, добра искала От камня знать и Чина и Чагала. К немому идолу со всех концов Шли толпы златоустов-мудрецов. И я гадал, смущенный чрезвычайно: «Живые камню молятся! В чем тайна?» Раз мага некого, что жил со мной, Был добр душою и дружил со мной, Я кротко вопросил: «Брахман-учитель, Мне странной эта кажется обитель! Пред идолом бессильным все дрожат, В колодце заблужденья все сидят. Не ходит он, руки поднять не может, Его уронят — он и встать не может. Янтарный шарик глазом не зови! У камнесердых не найдешь любви». Он уязвлен был этими словами И на меня набросился, как пламя. Тут отовсюду собрались жрецы, Неправедные, злые гордецы. Чтецы Пазенда, гебры, полны злости,(59) Как псы, меня терзали из-за кости. Их путь кривой казался им прямым, А мой — прямой — им виделся кривым. Мудрец, ты будешь глуп в глазах невежды, На мудрость он не открывает вежды! Не знал я, как спастись мне от невзгод, Притворство — был единственный исход! Коль видишь, что невежда дик и злобен, Тогда к уступчивости будь способен! Главу жрецов я стал хвалить, как мог: «О Зенд-Авесты благостный знаток! Красив, прекрасен станом этот идол, Я ничего прекраснее не видел. Смотрю я с восхищеньем на него, Но мне его неясно существо. Недавно в эту я вступил обитель; Несведущий, я чужеземный житель. А ты на поле том стоишь ферзем, Ты с шахом храма коротко знаком — Так расскажи о том, что в нем таится, — И первым я готов пред ним склониться. Плох вере подражающий чужой, Пусть путник знает путь перед собой». И дух жреца взыграл от речи льстивой, Он мне ответил: «Муж благоречивый! Ты правильный вопрос мне задаешь, Без доказательств к цели не придешь. И я, как ты, видал иные страны, Но там кумиры мертвы, бездыханны. Лишь этот идол поутру в свой час Длань поднимает ввысь, творцу молясь. Остался бы ты в храме этой ночью И утром все увидел бы воочью!» И я, пока не наступил рассвет, Томился, как Бижан в колодце бед.(60) Казалась ночь днем светопреставленья; Молились дети тьмы без омовенья. Вода, они считали, это — зло, От их подмышек падалью несло. Я очень согрешил, — так думать надо, — Ά в эту ночь терпел я муки ада. На сердце шуйца, ввысь десницу вздев, Сидел я там, порядком оробев. Но вот уж слышны звуки барабана, На башне — крики петуха-брахмана. Весь в черном, ночи поднялся хатиб; Меч дня он обнажил и сам погиб.(61) Вдруг на светильню пал огонь с востока — И загорелся мир в мгновенье ока. Так, если тюрок в Занзибар придет, Он светлым ликом неграм свет зажжет. И отовсюду маги, безобразны, Тянулись в храм, душой и телом грязны. Был город пуст — все устремились в храм, Упасть иголке было негде там. Я пьян был от бессонницы, от муки. Вдруг изваянье поднимает руки. Как будто в море волны поднялись — Такие крики в храме раздались. И снова стало пусто все и голо, Брахман глядит с улыбкою веселой: Мол, видишь, всем сомнениям конец, И ложным затруднениям конец. И вижу я — неизлечим невежда, На ум безумного слаба надежда. Что’ говорить об истине ему — Ее не видит погруженный в тьму. В раскаянье поплакал я притворно И голову свою склонил покорно. Сердца неверных тронуть плач помог — Из русла камни вывернет поток. Они ко мне с почтеньем подбежали, Услужливо меня под руки взяли. Стою перед кумиром костяным, Дубовым троном, креслом золотым, Кумира руки нежно лобызая, Его с поклонниками проклиная. И так гяурам подражать я стал, Брахманом стал и с ними Зенд читал. Когда мне стало безопасно в храме, Я уж земли не чуял под ногами. Раз ночью запершись, я, возбужден, Стал бегать взад-вперед, как скорпион. Обшарил трон, гвоздя не пропуская, И вдруг завеса, вижу, золотая. Сидел за ней Митран, Азера жрец, Держал в руках веревку сей мудрец! И вмиг мне стало ясно это чудо — Так, как железа плавка для Дауда! Едва потянет он веревку вниз, Как, глянь, кумира руки поднялись! Меня завидя, побледнел смертельно Брахман — ведь я заметил шов поддельный! Он на меня! Пропала б жизнь моя, Когда б его не вверг в колодец я! Я знал, что жрец, коль только жив он будет, Меня убьет, позора не забудет, Все жилы мне из тела вырвет он — Лишь не был бы обман разоблачен. О гнусности тебе узнать случится — Бей подлеца могучею десницей. Его в живых оставив, пропадешь — Тогда ты жизнь свою уж не спасешь! И хоть главой он склонится покорно — Главу твою он срубит в день твой черный. Вслед за обманщиками не ходи, Но, их обман увидев, — не щади! Я подлеца добил камнями скоро, Чтоб лишнего избегнуть разговора. Но мне никто теперь не мог помочь, От шума я скорей убрался прочь. Когда ты в тростнике разводишь пламя — Разумным будь и бойся встреч со львами. Змеенышей ногами не дави, А раздавил — в том доме не живи. Коль ос гнездо разворошишь ты палкой — Беги, иль ты погибнешь смертью жалкой. Не поразмыслив, стрелы не мечи... Метнул — тогда на месте не торчи! Я не скажу вовек, о друг, пойми же: «Подрывши стену, стань к стене поближе!» До Хиндустана я дошел в свой час, Был в Йемене, потом прошел в Хиджаз. Я в жизни столько горьких бед изведал! И ныне лишь я счастья свет изведал! Бу-Бакр, Саада сын, меня пригрел. Он лучше всех! Счастлив его удел! Спасенье я нашел от гнета рока В его державе мощной и широкой. Творец, простри над ней благую сень, Пусть для нее всегда сияет день. Щедрее, чем мои просили раны, Царь пролил мне бальзам благоуханный. Мне отплатить ему не хватит сил, Как я б владыку ни благодарил. Обрел я радость после всех мучений, Но не забыть полезных наставлений: Лишь руки подниму я для мольбы К чертогу повелителя судьбы, Я мню, что вновь кумира я увидел, Прах в очи нечестивцам сыплет идол. И зрю — коль руки поднимаю я, В том, очевидно, воля не моя. Вздымает добрый длань лишь по наитью С небес, не сам, но вслед за тайной нитью. Всегда открыты двери добрых дел, Но все ж творить добро — не всех удел. Чертог царя открыт — а ну, войди-ка! Войдет лишь тот, кому велит владыка! Ключи судьбы у господа в руках, Владыка полный лишь один аллах. Коль вышел ты на правую дорогу, Знай — этим ты обязан только богу. Ты сделан добрым в вышней мастерской? Твоя природа уж не станет злой! Не созданы ль десницею единой Пчелиный сладкий мед и яд змеиный? Тебя и царство все твое губя, Людей он отвращает от тебя. Но если милость он к тебе проявит — Он людям счастье чрез тебя доставит. Ты не гордись, что стал на правый путь, — Ведь бог помог налево не свернуть! Прислушайся, даю совет я здравый, — Ты станешь благ, на путь ты вступишь правый И на ковре почета без тревог Ты запируешь, коль захочет бог. Но не один будь на пиру прекрасном — И о дервише вспомни там несчастном. Меня же лишь одна мечта влечет, Господь захочет — и меня спасет. (59)Чтецы Пазенда, гебры, полны злости. — Пазенд — пехлевийский перевод Авесты (священной книги зороастрийцев) и комментарий к ней. В данном рассказе Саади допускает ошибку, называя брахманов чтецами Пазенда — гебрами (огнепоклонниками). (60)Томился, как Бижан в колодце бед. — Бижан — герой иранского эпоса, богатырь. Однажды он попал в плен к туранцам и долгое время сидел в заточении в колодце. (61)Весь в черном, ночи поднялся хатиб, Меч дня он обнажил и сам погиб. — Хатиб — проповедник, читающий хутбу — молитву о царствующем доме. Здесь дан усложненный образ ухода ночи и наступления дня. |
|
Всего комментариев: 0 | |