Добо пожаловать, Гость!
"Ճանաչել զ`իմաստութիուն և զ`խրատ, իմանալ զ`բանս հանճարոյ"
Մեսրոպ Մաշտոց, 362 - 440 մ.թ

"Познать мудрость и наставление, понять изречение разума"
Месроп Маштоц, создатель армянского алфавита, 362 - 440 г. от Рождества Христова.
Главная » 2018 » Июль » 30 » Абу Нувас. Лирика. 1975 г. Часть 1.
16:17
Абу Нувас. Лирика. 1975 г. Часть 1.
* * *

Не упрекай меня: упрек —
соблазна полон и жесток.
Ты мой недуг лечи, мой друг,
тем, от чего я занемог.
Тем золотистым, золотым,
с которым счастливо живешь,—
С его касаньем и кремень
охватит радостная дрожь.
Прислужит девушка тебе,
одетая, как на пирах
Одеты мальчики,— в нее
влюблен монах и вертопрах.
Встает, в руке ее кувшин —
а ночь вокруг черным-черна,—
И вся хоромина моя
ее лицом освещена.
Из уст кувшина полилось
вино, прозрачно, как слеза.
Едва посмотришь на него,
твои зажмурятся глаза.
Вино смягчается, когда
к нему примешана вода,
Воды в нем чувствуется вкус,
вода же сердится тогда.
Но если б с ним смешал ты свет,
он породнился бы с вином,
И горды были бы детьми —
своим блистаньем и огнем.
Его подносят молодцам,
кому не страшен бег годов,
Все их желанья оправдать
фиал наполненный готов.
Но что желанья! Жалко мне,
что опустела пиала,
К чему оплакивать мне дом,
где Хинд или Асма жила!
Не дай Аллах, чтобы вину
стал обиталищем шатер,
Чтобы отары мимо шли
и но ночам горел костер.
Тому, кто, по его словам,
среди философов силен,
Скажи, что он не столь умен
и многому не научен.
Так не мешай других прощать,
коль сам погряз в дурных делах,
Ты этим веру оскорбишь,
и будет гневаться Аллах.

* * *

Провозгласим хваленье в честь вина,
Дадим ему всех слаще имена!
Пусть над водой не властвует вино,
Но и воде не рабствует оно.
В подвалах Карха год его держав,
Очистили божественный состав.
Теперь виноторговец в кувшине
Лишь тень его души найдет на дне.
Пьют посолонь — напитку самому
Дано разгорячить любовь к нему,—
Хотя за пир нередко могут сесть
Те, чьи с вином не равны род и честь.

* * *

Вот это гость! Он сам себе смешон,
Коль на попойку трезвый приглашен.
А если спит оп пьяный, только раз
Его окликни — вскочит сей же час.
Спросить и не подумает: «Кто там?»,
Промолвить не подумает: «Селям!»
Лишь скажет: «Выпьем! Это не вода, -
Вода надоедает иногда».
Застигнет ли нежданно полдня час,
Он но закону совершит намаз,
Вечерний же и утренний давно
Он перепутал — и не мудрено!
Таков мой друг Мухаммед аль-Амин,
Я чту его — он в мире прав один!

* * *

Пусть тебя не отвлекает
от любви и возлияний
Ни тождественность суждений,
ни различие желаний.
Пей вино, прозрачней глаза
молодого петушка,
Что газели черноокой
налила тебе рука.
Без воды оно шафранно,
а с водой зеленовато,
Благородством постоянно,
красотою торовато.
В нем пузырики играют
у приблизившихся уст,
Как кузнечики, цветущий
оглашающие куст,
Тьму и свет, восток и запад
меж собою сочетая,
Полоса от чаши винной
протянулась золотая.
С ним не родственница пальма,
с ним не родич виноград,
Лишь вода и мед душистый
у него сестра и брат.
Это сладкая добыча
пчел, работниц неустанных,
Что живут зимой н летом
во дворцах благоуханных.
Где луга уединенней,
там пасется их семья,
Их поит чистейшей влагой
родниковая струя.
Станом труженицы стройны
и притом круглоголовы,
А глаза сидят глубоко
и с рождения здоровы.
Есть меж ними молодые,
эти истово жужжат,
Дети — вслед за матерями,
вроде наших верблюжат.
Вылетают ранним утром,
прилетают на закате,
К достославным государям,
к их воинствующей знати.
И у каждого владыки
крепость высится своя,
Где сидит он, меж придворных,—
и советчик и судья.
И тогда лишь перестанут,
утомясь трудом урочным,
Влагу росную ночную
пить по чашечкам цветочным,
Как приказ раздастся общий
на лужайках и в садах.
Целый день они хлопочут,
с ночи до ночи в трудах.
День и ночь по стенам келий
восковые лепят соты,
Полнят их прозрачным медом,
даром суточной работы.
А потом уходит лето,
близок солнца поворот,—
И в один из дней погожих
набухает он и вьется
У монаха в медном чане,
глубже доброго колодца.
А потом снимают пену,
чтоб очистилось вино
И, кипя, любая примесь
оседала бы на дно.
А потом оно хранится
в кувшинах, смолой залитых,
Установленных в прохладе
и надежно в землю врытых.
Так их уст благоуханных
ото всех таимый плен
Твердой и горячей глиной
был навек запечатлен.
Долго в глине беспросветной
шло бурленье и ворчанье,
Но прошли часы бездумья,
и пришли года молчанья.
А потом оно возникло
и нежданно и светло,
Из созвездья наслажденья,
в небо радости взошло.
В миг, когда огонь н влага
прикоснулись языками,
Скажешь ты: пожар бушует,
разгорясь меж тростниками.
Лишь с вином смешаешь воду,
как ее лукавый глаз
Подмигнет тебе, что можно
охмелиться много раз.
Ты воды к вину прибавишь —
и на смуглой видной шее
Ожерелье, словно кожа,
та, что скидывают змеи.
Пей же, пой и чувствуй радость,
и при этом пей до дна,—
Собутыльникам веселым
пусть ответствует струна.

* * *

Мой нежный отрок, что-то стал
неповоротлив твой язык,
Иль речь изящную забыл
и разговаривать отвык?
Приметив, что его глаза
бессильно опустились ниц
И что дремота залегла
в тени потупленных ресниц,
Его я руку в руку взял:
«О, пробудись, уже рассвет!
Друзей застольных не лишай
своих напевов и бесед!
Раздумья грустные твои
я прогоню глотком вина,
Ты радость высшую найдешь
в прохладном горле кувшина».
Но малый был настолько пьян,
что голос вовсе ослабел,—
Перед восходом небосвод
уж розовел н голубел,—
Он прошептал: «Я виноват
и сам очнуться был бы рад,—
Но слишком крепкого вина
ты мне подносишь, милый брат».

* * *

Вина к воде, воды к вину
вражда людской подобна.
Вода коснется лишь вина,
оно бледнеет злобно.
Когда у края пиалы
соприкоснутся оба,
Глаза белеют у вина—
и то не хворь, а злоба.
Когда на поводу воды
вино по чаше вьется,
Ты скажешь: пестрая о край
то чудо-птица бьется.
Прозрачный солнечный закат
изобразишь ли в слове?
Земля белее серебра,
а небо — сгусток крови.
На небе винном пузырьки,
все небо в ясных звездах,
Их на поверхность пиалы
поднять стремится воздух.
Не хватит для сравненья с ним
всех сил воображенья,
И все же — стоит поискать,
отыщешь выраженье.
Заглазно не для всех вино
приятно в равной мере,—
Так между мыслящими спор
идет о разной вере.
Пусть виночерпий нам нальет
своей рукой жеманной,
Его мы девушкой сочтем,
красою, всем желанной.
В разлуке с ним расплачусь я,
как бедуин печален,
Который любит слезы лить
один среди развалин.

* * *

Иль души тебе не радует,
что земля опять в цвету,
Что вина седая девственность
даст нам мощь и красоту?
Пропади, кто пить откажется
наилучший дар Творца —
Дочь лозы зеленолиственной,
черноплодного отца.
Карх богат, сады плодовые
пышно там разведены,
И страдать не приходилось им
от жестоких рук войны.
Птицы певчие бесчисленны
в этой лиственной красе,
И язык пернатых слушают
умиленно люди все.
Как раздастся упоительный
свист полночного певца,
От своих всегдашних горестей
исцеляются сердца.
Заходил я в лавку винную
за известный мне дувал,
И мою одежду длинную
черный ветер продувал,
И торговец, пьяный с вечера,
поднимался, рад не рад,
Сонно волосы приглаживал
и запахивал халат.
Раздавался голос вежливый:
«Кто стучится?» — «Богатей!»
А на деле жил я в бедности,
не из холеных детей.
«Я пришел к тебе посвататься,
за вином пришел твоим».
Он в ответ: «Так сыпь же золото,
не задерживай калым!»
Понял он, что я не попусту
за полу свою держусь,
Что от выпивки затеянной
ни за что не откажусь,—
Внес вино, душистей мускуса
и прозрачней, чем слеза,
Что дарят щекам девическим
насурьмленные глаза.
Ни у нас, ни у хозяина
не скудела пиала,
И красотка полногрудая
нам сообщницей была.
Ах, как пела белоликая:
«И впрямую и заглазно,
В каждом слово упрекающем —
мед любовного соблазна!»

* * *

Аллах —всех денег бог, я им одним держусь.
С молитвою встаю, с молитвою ложусь.
От двух костров любви спаси меня, господь!
В одном горит душа, в другом пылает плоть.
Давно уже язык я запер на замок,
Мне разрешен лишь знак, доступен лишь намек.
Моя семья в слезах, я гасну на глазах,
Им не понять, с чего на ложе я зачах.
Когда б к мирским делам убавился твой спрос,
Ты по морским волнам ходила б, как Христос.

* * *

Вставало утро, сумрак прорывая,—
И пиалу мне налили до края
Серебряные тонкие персты,
Окрашенные хной для красоты.
Тугие бедра стягивал ей пояс.
И стан сквозил, за легкой тканыо кроясь.
В роскошестве живет — а стан так худ,
Как будто есть ей вовсе не дают.

* * *

К двери любимого прислонена,
Девушка, плача, сидит дотемна,—
Словно роса на щеке кувшина,
Нас приглашает отведать вина.
Плачет молчком, и сама тишина
Горьким страданьем ее смущена.

* * *

Луг обширный, на деревьях
свисты влюбчивых самцов,
Как в диване, при диктовке,
восклицания писцов.
Хоть еще не встало солнце
и молчал верблюжий звон,
Но уже людей повыгнал
лютый заморозок вон.
Я пришел при арбалете,
им охотник дорожит,
Знает он, что арбалета
дичь и птичь не избежит.
Потому свое оружье
я отделал поутру,
Состругал с упругих веток
неокрепшую кору,
После высушил на солнце
я готовый арбалет,
Чтоб собою был прекрасен
и служил бы много лет.
Лишь тогда стрелять я вышел,
гнать пернатых с тополей,
В них нацеливать дробинки
росных шариков круглей
Не разбить такую глину
и ударом молотка,
К ней земли не прибавлял я,
не примешивал песка.
Выбирать их бесполезно,
все дробинки хороши,
Вмиг подстреливают птицу,
как бедняга ни спеши,—
Так сухой в одно мгновенье
загорается костер.
Вмиг — самец великолепный,
чернохвост, широкопер,
И другой, чье оперенье
пестротою тешит глаз,
И взъерошенные странно,
как пустынный дикобраз,
Те, что схватывают рыбу,
в море с воздуха нырнув,
Или в илистом болоте
свой марающие клюв,
И пловучие, чьи лапы
с перепонкой щегольской,
Так и валятся на землю,
меткой сбитые рукой.
Категория: Здоровье Души - Мудрость | Просмотров: 1031 | Добавил: davidsarfx | Теги: здоровье, Абу, поэт, нувас, арабский, мудрость, абу нувас, психология, Аравия, Восток | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
avatar