21:10 Аль-Харири Абу Мухаммед аль-Касим. МАКАМЫ. Рахбийская макама (десятая). |
— Пристрастие к путешествиям повлекло меня за собой, и я оседлал верблюдицу собираясь поспорить с судьбой, решимости меч не мешкая обнажил и в дорогу далекую поспешил. В Рахбе сирийской я бросил свои якоря, за надежный приют Аллаха благодаря. И когда, отдохнув, я вышел из бани с чисто выбритой головой, я был остановлен пестрой и шумной толпой. Вижу: мальчик в толпе, красивый и стройный, как тополь, и какой-то старик за рукав его тянет, издавая громкие вопли: дескать, сына его этот мальчик убил! А мальчик клянется изо всех своих сил, что напрасны вовсе его обвинения и ужасны и злостны его подозрения. Спор разгорался, искры летели, ни на чем сойтись они не хотели. Наконец решили: пусть рассудит их дело вали. А за этим вали дурные склонности знали: в пристрастии к мальчикам подозревали. Спорщики бросились к дому вали быстрее, чем ас-Сулейк-скороход, и старик перед вали повторил свои жалобы, надеясь на удачный исход. Но локоны мальчика успели вали пленить, унести его ум и сердце его покорить, и вали велел ему говорить. Мальчик сказал: — Это черная ложь очернителя и злая хула хулителя! Я в убийстве сына его неповинен, об этом злодействе я и не слышал доныне! Вали сказал старику: — Двух свидетелей полномочных тебе представить придется (1), а иначе — пусть мальчик в своей невиновности поклянется. Старик отвечал: — Он напал на сына в стороне отдаленной, пролил кровь его в местности уединенной, и никто не попался ему на пути — так откуда ж свидетелей мне найти? Прикажи мне, о вали, подсказать ему клятвы слова, и ты разберешься, где правда, а где пустая молва! И вали тотчас же согласился на просьбу бедного старика: — Ты имеешь на это право, ибо скорбь твоя весьма велика. Старик обратился к мальчику: Повторяй же за мной: «Клянусь тем, кто меня наделил красотой, тем, кто локоны мне на чело опустил, черноту зрачкам моим подарил, кто срастись приказал моим бровям и придал белизну моим зубам, тем, кто томными сделал веки мои, что тени ресниц на лицо легли, кто налил мои ланиты огнем, оросил мои зубы ароматным вином (2), сделал сладостной музыкой голоса звуки, сделал стройным мой стан и нежными руки,— ни по злому умыслу, ни случайно твоего я сына не убивал, меч мой ножны свои тугие на тело его не сменял! Если лгу — пусть накажет меня Аллах, пусть рассыплет он сыпь на моих щеках, пусть глаза мои он наполнит гноем, пусть покроет он зубы мои желтизною, пусть он сделает локоны лысиной голой, розу щек моих свежих — увядшей и блеклой, серебро моей кожи — серой золой, свет улыбки моей — беспросветною тьмой, аромат моих уст — зловонием скверным и луну лица моего — ущербной!» Но мальчик воскликнул: — В огне геенны я скорее гореть соглашусь, только клятвой такою в жизни не поклянусь! Пусть лучше уж кровь моя прольется — ведь подобной клятвой никто не клянется! Но старик настаивал, чтобы мальчик слово в слово все повторил, чтобы тягостность этой клятвы он сполна бы вкусил. И все разгорался их раздора костер, и на дороге их примирения вырастал за бугром бугор. Мальчик своим отказом душу вали похитил сразу. Овладели желания сердцем вали, у него и разум, и волю отняли. Так любовь, его полностью поработившая, и страсть, сластолюбие в нем разбудившая, подсказали вали исподтишка вызволить мальчика из рук старика, от смертельных силков его избавить и силки другие ему расставить. И вали тогда сказал старику: — Хочешь ли ты поступить благородно и, как мусульманину подобает, дело свершить богоугодное? Старик попросил: — Проясни свой намек, чтобы я поступить по воле Аллаха мог. И вали сказал ему: — Не молви больше ни слова, а сотню мискалей возьми отступного. Часть этой суммы я тебе выплачу сам, остальное — соберу с людей и отдам. Старик согласился: — Ну что ж, давай! Только сл`ова, смотри, не нарушай! Вали двадцать мискалей ему отсчитал и своим помощникам приказал, чтобы каждый расщедрился — и стар и млад; так набрали мискалей пятьдесят. Тем временем ночь разорвала одежды дня и заставила щедрость распрячь своего коня. Тогда к старику обратился вали. — Не упорствуй, бери, что сегодня собрали. Завтра я потружусь — и сумму эту ты сполна получишь звонкой монетой. Старик сказал: — Пусть так, но с условием, что эту ночь он со мной проведет: я сторожить его буду строго, меня уж никто не проведет! А наутро, когда я долг получу, как ты обещал, монетою звонкой — вот тогда я его отпущу: освободится яйцо от цыпленка (3). Он будет считаться ни в чем не повинным отныне, как волк неповинен в убийстве Якубова сына (4). Вали ответил: — Я на это готов согласиться, такое условие мне годится! Сказал аль-Харис ибн Хаммам: — Я услышал доводы старика, достойные славного мудреца, и мне показалось, что я узнаю черты знакомого мне лица. Когда в темном небе звезды зажглись, а люди все по домам разошлись, поспешил я к вали во двор, со стариком повел разговор: — Скажи, ты и вправду Абу Зейд или это мои пустые домыслы? Он воскликнул: — Да, Аллахом клянусь, тем, кто сделал ловлю дозволенным промыслом! Я спросил: — А что за мальчик с тобой, сводящий с ума своей красотой? Абу Зейд отвечал: — Это мой сынок, для таких, как наш вали, надежный силок! — Красота его — отцу отрада. Неужель для обмана ее использовать надо? — Если б кудри его не пленили вали, не видать мне пятидесяти мискалей! Потом сказал: — Не уходи, давай эту ночь мы с тобой просидим и разговорами до утра жажду общения утолим. Ведь завтра с рассветом я эту обитель покину, а вали оставлю раскаянье и кручину. Так ночь я провел с приятным соседом среди ароматных садов беседы. Лишь края небес зарей осветились, Абу Зейд и мальчик со мною простились и оставили вали гореть в огне сожаления, испытывать тягостные мучения. А когда Абу Зейд тайком со двора выходил, он письмо запечатанное мне вручил: — Отдай его вали, ради бога, как только заметят, что мы бежали, и в доме начнется тревога. Но, словно аль-Муталяммис, письмо я открыл украдкой (5); я полагаю, что вали читать его было б несладко: О покинутый, дважды обманутый вали! Мы и деньги, и разум твой разом забрали! И теперь ты в раскаянье пальцы кусаешь: В двух потерях утешиться сможешь едва ли! Ты растратил казну, повинуясь соблазну,— Так за это безумца казнить но пора ли? Не тоскуй, о влюбленный! Без пользы мы ищем След того, что навеки уже потеряли! Ты горюешь сильнее, чем те мусульмане, Что скорбели над гробом Хусейна ибн Али, Но зато приобрел ты и мудрость, и опыт — То, что люди разумные вечно искали. Впредь не будешь так слепо страстям подчиняться — Рассуди, на газелей охота легка ли? Знай, не всякая птица в силки попадает, Если золотом даже ее соблазняли! Часто людям казалось: близка их добыча, Но лишь туфли Хунейна (6) они добывали! Не любуйся на молнию: так уж бывало — Смертоносные громы за ней громыхали! И удерживай взор от соблазна и страсти, Ибо страсти порочны, противны морали. А начало всех бедствий таится во взорах: Ведь всегда они страсти в сердцах порождали! Говорит рассказчик: — Я, прочитав, разорвал на клочки Абу Зейда насмешливое посланье. Не знаю, поносит обманщика вали или нашел ему оправданье? Примечания. (1) Двух свидетелей полномочных представить тебе придется...— По мусульманскому закону свидетелями могут быть совершеннолетние правоспособные мусульмане-мужчины, имеющие хорошую репутацию. Если истец не может представить двух надежных свидетелей, то он вправе потребовать, чтобы ответчик поклялся в своей невиновности. (2) ...оросил мои зубы ароматным вином...— Имеется в виду слюной. (3) Освободится яйцо от цыпленка.— Поговорка, употребляемая в тех случаях, когда освобождение от обязательства связано с определенным сроком, местом и т. п. Появление ее возводят к рассказу о бедуине, взявшемся сопровождать купца только до какого-то определенного места, сказав ему, что в этом месте «освободится яйцо от цыпленка». (4) ...как волк неповинен в убийстве Якубова сына.— Намек на суру 12 Корана, излагающую вариант библейской истории Иосифа Прекрасного. Братья, продавшие Юсуфа (Иосифа) в рабство, солгали отцу, будто его разорвал волк. (5) Но, словно аль-Муталяммис, письмо я открыл...— Аль-Харири намекает на известную историю с письмами хирского князя Амра, врученными аль-Муталяммису аль-Бекри (VI в.) и его племяннику, знаменитому поэту Тарафе, для передачи эмиру Бахрейна. Разгневанный на непочтительных поэтов, Амр в своих письмах рекомендовал эмиру немедленно казнить их подателей. По дороге аль-Муталяммис, подозревавший недоброе, попросил одного из хирских юношей-христиан прочесть письмо (сам он был неграмотен); узнав содержание, он бросил письмо в реку и поспешил вернуться к своему племени. (6) ...Но лишь туфли Хунейна они добывали! — Перефразированная пословица, употребляемая в случаях, когда человека постигает разочарование. Возводят ее к рассказу о хирском сапожнике Хунейне, у которого один бедуин торговал туфли, но, не сойдясь с ним в цене, ушел. Хунейн спрятался у бедуина на пути и подбросил сначала одну туфлю, потом вторую. Бедуин первую туфлю не взял, но, увидев на дороге вторую, сошел с верблюда, поднял ее и вернулся за первой. В это время Хунейн увел его верблюда с поклажей. |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |