21:26 Аль-Харири Абу Мухаммед аль-Касим. МАКАМЫ. Баркаидская макама (седьмая). |
— Связанный путами путей и дорог, утружденный плаваньем по морю утрат и тревог, к Баркаиду иракскому я барку свою пригнал — день розговин (1) там провести пожелал. Наконец утро праздника занялось, народу множество собралось, все спешили к мечети — и пеший и конный согласно Аллаха закону стремились положенное совершить: подаяние бедным раздать и молитву достойную сотворить. И я, по обычаю, обрядившись в новое платье, встал среди простолюдья и знати. Мечеть наполнялась за рядом ряд; казалось, ни шагу не ступишь — так плотно люди стоят. Но вдруг какой-то старик с мешком появился меж нами, в черной простой одежде, с закрытыми плотно глазами. Старуха его за рукав вела — как ифрит, безобразна старуха была! (2) Шел он, качаясь, словно лишенный сил, слова приветствия чуть слышно произносил. Потом он стал в стороне, руку засунул в мешок, оттуда исписанные листки извлек и приказал ифритке своей средь собравшихся высмотреть богачей и тем, чьи руки влагой полны (3), листки раздать поскорей. Судьба-насмешница и меня наградила листком — разноцветные буквы я увидел на нем: Я истерзан, я измучен, Злым недугом туго скручен. Недруг не дал мне покоя — Хитрым козням он обучен. Родич клял меня за бедность И коварный, и колючий. Ветвь моей цветущей жизни Изломал поток кипучий. В ветхом рубище скитаюсь И не знал одежды лучшей. От обиды и страданий Гибель стала неминучей. Пусть детей моих несчастных Громом рок сразит гремучим: Если бы не их печали, Что текут слезой горючей, Я б не гнулся в униженье Перед сильным и могучим, Не молил родных злорадных О поддержке в горе жгучем, Я доволен был бы жизныо — К скромной доле я приучен. Кто ж над засухой моею Разольется щедрой тучей? Корку хлеба иль рубашку Мне пошлет лн добрый случай? (4) Сказал аль-Харис ибн Хаммам: — Я стихи до конца прочитал, красивому почерку подивился, и мне захотелось узнать сочинителя и того, кто над перепиской трудился. Тут подсказала моя душа, что старуха укажет мне верный путь и что отнюдь не будет греха, если я ей подарю что-нибудь. А старуха вновь обходила ряды — на всех ладонях искала щедрой влаги следы, но зря рассчитывала на успех: сухими были ладони у всех. Наконец поняла, что надежды ее напрасны, и сказала, увидев, что без пользы пропали стихи прекрасные: — Все люди — творенья Аллаха, и к Аллаху ведет их обратный путь. И опять пошла по рядам — обратно листки вернуть. Но про мой листок позабыла — шайтан ее одурачил, и она к старику вернулась, рыдая и плача. И старухе так ответил старик, когда услышал жалобный вой и крик: — К Аллаху мы в беде прибегаем, дела ему наши препоручаем, ибо силы и мощи выше не знаем. И продекламировал: Не осталось достойных людей на свете, Нету больше надежных друзей на примете. Благородные, щедрые души исчезли — Все давно уж попали в греховные сети! И добавил: — На будущее уповай, а листки собери и сосчитай! Старуха громко в ответ рыдала: — Я листки собрала и сосчитала, но что поделать, коль злобный рок у меня похитил лучший листок! Старик возопил: — Злодейка! Аллах да лишит тебя последних волос! Неужели ты хочешь, негодная, чтоб нам пришлось остаться без дичи и без силков и огня лишиться, и дров! И старуха двинулась по тому же пути, чтобы пропавший листок найти. Я достал злополучный листок, мелкую взял монету, новехонький дирхем добавил к этому и, когда приблизилась ко мне старуха, сказал ей, склонившись к самому уху: — Как тебе нравится белый, прекрасный, покрытый чеканкой четкой и ясной? Ты получишь его, если мне, как другу, откроешь тайну и тем окажешь услугу. А если откажешься от этой удачи — то бери свой листок и мелочь в придачу. Видно, она соблазнилась той блестящей белой луной и не стала долго спорить со мной: — Что ты хочешь узнать — говори напрямик! Я сказал: — Мой ум занимает этот старик: откуда он родом, кто таков и кто ему выткал узорную ткань стихов? Старуха сказала: — Он странник, Серудж — его город родной, своими руками он вышивает поэзии плащ цветной. И тут же быстрее, чем ястреб, в дирхем она вцепилась и скорее, чем пущенная из лука стрела, прочь от меня устремилась. Я подумал: «А вдруг этот жалкий слепец — мой друг Абу Зейд, веселый хитрец?» — и загрустил, что пришлось ему в жизни несладко. Но пожелал проверить, верна ли моя догадка. Однако, чтобы пройти к старику, мне бы пришлось непременно перешагивать через шеи людей, в молитве склоненных смиренно. На это пророком наложен запрет, да и добрых людей обижать не след. И я остался на месте, с него не спуская глаз, ожидая, когда пройдет молитвы положенный час. Люди встали, и я к нему устремился тотчас. Оказалось, я сметлив, как Ибн Аббас, и догадлив, словно Ияс, ибо я Абу Зейда сразу узнал, хоть глаз он ослепших по размыкал. Я поспешил рубашку ему подарить и пригласил со мною трапезу разделить. Он обрадовался и подарку, и моему появлению и согласился принять мое угощение: взял меня за руку и пошел как тень но пятам, а старуха, шествие замыкая, ковыляла по нашим следам, как третья подпорка, на которой треножник покоится, как надзор, от которого никто не скроется. Когда мы вошли в мое жилище и вкусить приготовились скромную пищу, Абу Зейд попросил меня прежде всего ответить, есть ли с нами кто-нибудь третий. Я сказал ему: — Нет никого, кроме старухи этой. Оп отозвался: — Она не считается, нет у меня от нее секретов. И тут он внезапно глаза раскрыл — словно два острия в меня вонзил. Засияли светильники его лица, одинаковые, как два близнеца. Не мог я прийти в себя от радости, что Аллах всевышний не лишил его зрения, однако был весьма поражен его удивительным поведением. Я не мог стерпеть, я молчать был не в силах и спросил: — Какая нужда в слепца тебя превратила, заставила странствовать в чужих краях и терпеть невзгоды в пустынных степях? Абу Зейд показал, что закускою занят рот и речь поэтому не идет. Когда же он голод утолил, то внимательный взор на меня обратил и продекламировал: Ведь рок, человеку слывущий отцом, Нередко прикинется жалким глупцом: Незрячим рядясь, беззаконья творит — Так сыну грешно ль притворяться слепцом? Затем он сказал: — Теперь, чтоб обед закончить приятно, принеси сюда воды ароматной, чтобы взоры она восхищала цветом и очищала руки при этом, кожу смягчала, рот освежала, желудок и десны бы укрепляла. Пусть эта влага подана будет в чистом, душистом, звонком сосуде, пусть поцелуем коснется щеки, нежная, словно цветка лепестки. А кроме того, принеси зубочистку — после трапезы рот хорошенько очистить — стройную, тонкую, словно влюбленный, отполированную, как меч обнаженный, гибкую, точно девичий стан, страстно стремящуюся к устам, чтобы вглубь проникало, словно копье, но плоть не терзало ее острие! Говорит рассказчик: — Я побежал поскорее все раздобыть, дорогого гостя хотел ублажить. Я не думал, что он замышляет дурное, что посмеяться решил надо мною, что в просьбе его один лишь прок — меня удалить на короткий срок. Когда я вернулся — быстрее вздоха,— сразу понял, что дело плохо: я место застал уже пустым — Абу Зейд со старухой исчезли как дым. Справедливый гнев не в силах унять, я пустился гостей догонять. Но напрасно — их словно поглотила река иль ветер забросил за облака. Примечания. (1) День розговин (розговенья) — праздник завершения поста, начинающийся с того момента, как на небе станет заметен серп нового месяца, возвещающий окончание рамадана. (2) ...как ифрит, безобразна старуха была! — Женщинам в мечеть входить было не положено, чтобы не соблазнять молящихся. Старуха (к тому же безобразная!) в расчет могла не приниматься. (3) ...чьи руки влагой полны.. — Влага — синоним щедрости. (4) Корку хлеба иль рубашку мне пошлет ли добрый случай? — Согласно мусульманскому преданию, просить милостыню в мечетях запрещено Аллахом, но подавать ее дозволено. Хитроумный нищий обходит запрет с помощью листков со стихами, в которых он жалуется на нужду. |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |