1
Какую боль мне причинил вращающийся небосвод!
Уничтожает он меня, он мне пощады не дает.
Белит мне жемчуг лить из глаз, отняв жемчужину мою:
Сафиуддина он унес, он жизнь мою, как нитку, рвет!
Земля жестокая в себе серебряный сокрыла стан,
Никак понять я не могу, что серебро в земле гниет.
Я кровью напитал свои дотоле зоркие глаза,
Я не хочу смотреть на мир, когда он в мире не живет.
Чем я обрадую теперь свой угнетенный, скорбный ум?
Где радость моего ума, где радости моей оплот?
Как знамя, из моей груди растет огонь разлуки с ним,
И чтобы пламя потушить, вздыхаю, горечью томим!

2
Еще глаза мои тобой не насладились в этот год,
Еще не слышал слов твоих — был так внезапен твой уход!
Еще ни одного цветка ты с ветки жизни не сорвал,
Но смертью сорван ты уже, о юный цвет, о свежий плод!
Ни разу ты своей ногой не придавил и муравья,
За что же, слабенький, познал ты столько бедствий и невзгод!
Мой мальчик, голову твою не брил ни разу брадобрей,
Но каждый волосок ее пронзил тебя мечом забот.
Зачем в твои уста судьба так много яду налила.
Когда еще ты не испил и капли из ее щедрот!
Дитя, ни одного куска твой рот еще не поглотил,
Но чтобы поглотить тебя, сама земля разверзла рот.
Еще ни разу не пошли твои ножонки по земле, —
И на руках тебя несут, чтоб ты земли почуял гнет.
Седьмой десяток мне пошел, живу на свете я давно,
Но сердце в первый раз такой ужасной скорбью пронзено.

3
Ты кровью приказал рыдать заплаканным глазам отца,
Ты сердце разорвал мое, — о сердце, о бальзам отца!
Пришла весна, и поднялись цветы и травы из земли.
О, встань, цветок мой, из земли, сочувствуя слезам отца!
В обмен я б отдал жизнь свою, чтоб только сохранить твою,
Когда бы подчинился мир настойчивым словам отца!
Ослеп я, как Якуб. Мой сын! Когда бы ты, второй Юсуф,
Рубашкою вернул бы свет погаснувшим очам отца!
Пусть ворот жизни разорвут, как ворот розы, но шипы
С твоей могилы пусть меня пронзят. Конец мечтам отца!
Во сне увидел я, что ты ушел и мой покой унес.
Вовек не сбыться бы таким тяжелым, черным снам отца!
Кого спросить мне о тебе? С кем разделить печаль дано?
Не знаю, что в душе твоей, — в моей пустынно и темно.