Добо пожаловать, Гость!
"Ճանաչել զ`իմաստութիուն և զ`խրատ, իմանալ զ`բանս հանճարոյ"
Մեսրոպ Մաշտոց, 362 - 440 մ.թ

"Познать мудрость и наставление, понять изречение разума"
Месроп Маштоц, создатель армянского алфавита, 362 - 440 г. от Рождества Христова.
Главная » 2016 » Май » 28 » Аль-Харири Абу Мухаммед аль-Касим. МАКАМЫ. Тебризская макама (сороковая).
17:11
Аль-Харири Абу Мухаммед аль-Касим. МАКАМЫ. Тебризская макама (сороковая).
Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:
— Помню, когда-то жил я в Тебризе весело и богато. Но недолго длились счастливые дни — днями трудными сменились они. Ветер злосчастий всех раскидал, друзей, покровителей я растерял и решился с Тебризом проститься, в странствия вновь пуститься. Стал я что нужно в путь запасать да попутчиков верных искать. Как вдруг Абу Зейд идет мне прямо навстречу, рваный плащ накинув на плечи, а вокруг него — женщины огромной толпой, словно стадо верблюдиц, спешащих на водопой.
Друга стал я расспрашивать, что случилось, уж не беда ли с ним приключилась, давно ль он в Тебризе, куда идет и почему за собой такую ораву ведет. На одну из спутниц, идущую рядом, с красивым лицом и со злобным взглядом, Абу Зейд указал и сказал:
— Я взял ее в жены, чтобы грязь холостяцкую она с меня смыла, чтобы нежною лаской жизнь мою усладила. Но взвалил я на плечи непосильную ношу — весь в поту, задыхаюсь, вот-вот ее сброшу. Нрава злее, чем у нее, в целом мире не сыщешь, коварнее женщины не отыщешь. Супружеских прав моих она признавать не желает, а чтобы алчность ее утолить, доходов моих не хватает. Я устал от нее, как от тяжкой работы, вместо покоя она принесла мне одни заботы. Мы теперь к городскому кади идем, у него-то уж мы справедливость найдем: пусть он или помирит нас, или даст нам развод тотчас.
Продолжал аль-Харис ибн Хаммам:
— Тут любопытство мое разгорелось: кто из них верх возьмет, мне узнать захотелось. На сборы махнул я рукой и пошел за супругами, хоть и прок в этом был небольшой. Вот мы явились к тебризскому кади в дом, а этого кади молва называла великим скупцом — из тех, кто никогда не решится даже добычей своей зубочистки с тобой поделиться.
Абу Зейд колена перед судьей преклонил и во всеуслышание возгласил:
— Да будет милостив к нашему кади Аллах и да пошлет ему от щедрот своих и успех в делах! Знай, что эта верблюдица не хочет узды признавать, упрямится, в сторону норовит убежать. Я же покорней ей, чем пальцы рук, и в обхожденье — самый сердечный супруг.
Кади сказал:
— Негодница! Мужу непослушание требует строгого наказания! Если ты его прогневила, то побои жестокие заслужила!
Женщина ответила:
— Пусть судья досточтимый знает, что муж мой целые дни на задворках где-то гуляет, меня в одиночестве оставляет и меня же потом обвиняет
Обратив к Абу Зейду суровый взор, кади воскликнул:
— Какой позор! Зерна посеяв в пустыне, ты ждешь урожая или хочешь цыплят получить, на камни наседку сажая! Скорей уходи! Нет для тебя прощения! Ты вызываешь во мне отвращение!
Абу Зейд завопил:
— Свидетелем мне Аллах, эта женщина лживей, чем Саджах!
Жена его в ответ закричала:
— Лживей, чем он, я еще никого не встречала! Клянусь дорогой к Мекканскому храму, он превосходит лживостью лжепророка Абу-Сумаму!
Гнев Абу Зейда ярким пламенем запылал; рассердясь на жену, такую он речь сказал:
— Стыдись, распутница, вонючая лужа, отрава соседа, горе для мужа! Когда мы одни, ты меня терзаешь, а перед людьми во лжи обвиняешь. Вспомни, когда тебя к мужу ввели (1) — о, как люди меня обмануть могли! — обезьяны ты была безобразней, чумы заразней, зловоннее мертвечины, жестче старой овчины, риджля (2) глупее, сухой мочалки грубее, подстилки в хлеву грязнее, зимних ночей холоднее, голее кожуры граната и шире устья Тигра и Евфрата! Все грехи я твои прикрыл, в тайне твой позор сохранил!
Но даже если б с тобой поделилась Ширин красотой, а Зебба — власти своей полнотой, приданым бы поделилась Буран, а троном — Балкис, чьим мужем был царь Сулейман (3), будь ты, словно Зубейда, богата, красноречива, как аль-Ханса, оплакивающая брата, будь, как Рабиа, благочестива, как мать корейшитов (4), горделива — все равно я тобою бы погнушался, седлом своим сделать бы тебя отказался, не пустил бы к тебе и своего жеребца — клянусь всемогуществом творца!
Тут женщина разозлилась, рукава засучила, к Абу Зейду в ярости подскочила:
— Ах ты, который Мадира гнуснее, жалкой блохи грязнее, гиены трусливей, ворона злоречивей! Ты язык наточил, как острый нож, режешь честь мою — а сам-то хорош! Ты ослицы Абу Дуламы (5) сквернее, клопа-кровопийцы вреднее, обрезка ногтя невидней, порчи воздуха в собранье постыдней!
Даже если б у Хасана проповедовать ты научился, если б аш-Шааби ученостью с тобой поделился, если бы, как Джарир, ты прославился сочиненьем сатир, если б в метрике ты превзошел аль-Халиля, если бы Абд аль-Хамида затмил красотою стиля, если бы наподобие Кусса овладел ты ораторским искусством, знал бы, как Абу Амр, грамматику и правила чтения или, словно аль-Асмаи, отдавал бы поэзии предпочтение — то и тогда бы, клянусь Кораном, в моей мечети ты бы не стал имамом. Нет, мечом в моих ножнах тебе не бывать, даже привратником у дверей моих не стоять! Клянусь Аллахом, не пригоден ты ни к чему, не можешь служить даже палкой, чтоб повесить суму!
Обоих выслушав, сказал им судья:
— Друг друга вы стоите, вижу я. Волчица и коршун — отличная пара! И ни к чему вам бесплодная свара. Оставь-ка, муж, свою злость поскорей, не ищи ты к дому окольных путей. А ты, жена, не бранись, поласковей мужа встречай да пошире дверь перед ним отворяй.
Сказала женщина:
— Клянусь Аллахом, лишь тогда я закрою рот на замок, когда он оденет меня с головы до ног. А чтобы покорность мою заслужить, должен он голод мой утолить.
Абу Зейд троекратно поклялся в том, что все его достоянье — рваный плащ, что на нем. Проницательным оком на супругов судья взглянул, острым умом кое-что смекнул, сурово нахмурясь, недовольство свое показал, потом сказал:
— Вам мало того, как видно, что перед судом вели вы себя бесстыдно, не стесняясь, друг друга бранили и, греха не боясь, Друг на друга помои лили. Вы хотите еще меня провести, вокруг пальца надеетесь обвести. Но клянусь, мимо цели вы стрелы метали и напрасно за простака меня принимали. Повелитель верующих — да продлит его дни Аллах и да повергнет врагов его в прах — поставил меня споры тяжущихся судить — не долги их взаимные платить. Клянусь его милостью, даровавшей мне судейское звание, право суд вершить и налагать наказание, если вы не раскроете мне свои тайные козни и не признаетесь, в чем секрет вашей розни, то позор всенародный будет вам наказаньем, чтобы пример ваш постыдный всем послужил назиданьем.
Абу Зейд взор потупил, коварство тая, и промолвил:
— Слушай меня, судья:

Я — Абу Зейд ас-Серуджи, а это — моя жена.
Поверь мне, что с солнцем рядом стать может только луна.
Kpacoй и нравом веселым — всем щедро наделена,
В свой храм моего монаха всегда впускает она.
И жажду мою утоляет только она одна,
Один лишь знаю источник, его лишь вода вкусна.
Но вот уж почти неделю мы ночи проводим без сна.
Взгляни на жену —ты видишь, она худа и бледна,
И я причины не скрою — давно уж она голодна.
Мы долго терпели, но силы теперь истощились до дна.
И вот мы придумали хитрость — недаром жена умна,—
На щедрость того уповаем, чья не скудеет казна.
В том, что бедны мы, право, беда наша, не вина.
Униженно голову клонит тот, чья печь холодна,
А честного в платье плута рядит пустая мошна.
Вот наша печальная тайна стала тебе ясна.
Суди нас теперь, о кади, подсказка тебе не нужна,
Казнить ты и миловать волен, на то тебе власть дана.


Тут кади воскликнул:
— Отряхни заботы с твоей души и утешиться поспеши. Ты не только заслуживаешь прощенья, но и за беды твои достойного возмещенья.
При этих словах жена возмутилась и, к свидетелям обратись, на судью напустилась:

О жители Тебриза, в целом свете
Судьи достойней, право, не сыскать,

В нем нет пороков, даже самых малых,
Коль одного порока не считать —

Что поровну делить он не умеет,
Привыкши долю львиную хватать.

Ведь мы вдвоем пришли к нему, желая
Плодов заветных с дерева сорвать.

И что же? Старика он награждает,
Готов и похвалить и приласкать,

Мне ж ожидать хвалы или награды —
Ну словно дождика в июле ждать!

А между тем все это представленье
Я старика подбила разыграть,

И если захочу, то может кади
Посмешищем всего Тебриза стать!


Когда кади увидел, что эти двое на все способны, а языки их бритвам подобны, он понял, что они опаснее всякой заразы и могут навлечь на него все беды сразу, ибо отпустить одного с дарами, а другого с пустыми руками — все равно что с долгами расплачиваться долгами или, молитву творя в час заката, совершать вместо трех лишь два ракята. Кади нахмурился и зажмурился, насупился и потупился, забормотал невнятно, заговорил непонятно, кляня судейскую должность злосчастную и судьбу, ему неподвластную, и все несчастья, что на него навалились, словно бы сговорились. Вздохнувши тяжко, словно он все добро свое потерял, кади, как женщина, зарыдал и сказал:
— Неужели не удивляет вас, что две стрелы меня одного поразили зараз? Видано ли, чтоб за одно и то же плату требовать дважды? Разве напасешься воды на всех, кто страдает от жажды?
Затем он обратился к привратнику, у двери стоявшему и все приказания его выполнявшему, и сказал:
— Это день испытания, день страдания! Клянусь, злополучней я не видывал дня: нынче не я сужу, а судят меня. Не я справедливый налог налагаю, а с меня ни за что ни про что мзду взимают. Избавь ты меня от них, болтунов безбожных, парой динаров им глотки заткни понадежней, а после того выставь нх за порог да двери запри на замок. Всем скажи, что судья нынче занят, жалобщиков не принимает; пусть ко мне никто не приходит и тяжбами не донимает.
Привратник от жалости к господину тоже всплакнул, рукавом со щеки слезу смахнул, вручил Абу Зейду и его жене по динару и сказал, выпроваживая достойную пару:
— Готов засвидетельствовать, вы двое хитрей всех живущих на свете, даже джиннов, не только людей! Однако советую вам суды уважать и язык свой в узде держать. Ведь не всякий на тебризского кади похож и не всюду любителей стихотворства найдешь!
Супруги привратника поблагодарили, совет его по достоинству оценили и удалились, добыче рады, оставив кади, снедаемого досадой.

Примечания.

(1) ...когда тебя к мужу ввели...— По мусульманскому обычаю жених до свадьбы не видит невесту; во время свадебной церемонии лицо невесты скрыто густым покрывалом. Церемония заканчивается введением жены в комнату мужа. Здесь она снимает покрывало, и муж впервые видит ее лицо.
(2) Глупее риджля — арабская поговорка. Риджль, растение из семейства портулаковых, считается «глупым», так как растет на берегах рек настолько близко к воде, что течение постоянно подмывает его корни и сносит с места.
(3) ...Балкис, чьим мужем был царь Сулейман...— Балкис (царица Савская) и царь Сулейман (Соломон) — библейские персонажи, легенды о которых известны в арабском фольклоре и нашли отражение в Коране (сура 27).
(4) Мать корейшитов — Хиндиф, или Лейла бинт Имран, жена одного из родоначальников североарабских племен — Ильяса ибн Мудара. Она очень гордилась своим потомством и впоследствии особо чтима была за то, что пророк Мухаммад, происходивший из североарабского племени корейш, был ее прямым потомком.
(6) ...ослицы Абу Дуламы сквернее...— Абу Дулама (ум. в 786 г.) — негр-вольноотпущенник племени асад, придворный панегирист и шут первых аббасидских халифов. Его ослица безобразного вида, брызгавшая на окружающих мочой, вошла в пословицу.
Категория: Здоровье Души - Мудрость | Просмотров: 2458 | Добавил: davidsarfx | Теги: новелла, арабская, Макамы, Аль-Харири, легенда, сказка, мудрость, Средневековая, Сказание, Восток | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
avatar