17:02 Абу Нувас. Лирика. 1975 г. Часть 7. |
Пить заказано постом, Опустел питейный дом. И остались мы в печали, Как в застенке, под замком. Все же будем пить кружком, Сяду рядом я с дружком, Этот с чашей, этот с кубком,— Ночь гуляем за вином! Песни всякие споем, На доносчиков плюем, Лей да пей, покамест кочет Не покажется ослом. * * * Я, получив письмо, стал по нему гадать, Как по полету птиц: беды иль счастья ждать? Был в черном пояске тот дар собственноручный, А припечатан был лепешкою сургучной. «Шнур — черный, шлет письмо мне черная краса,— Я видывал у них такие пояса. Печать на нем вину бурдючному подобна, И позабавиться мне, грешному, удобно!» Сказал и к ней пошел, желанием гоним, И, к счастью, на сей раз обманут не был им. Удачно я гадал? В решенье всех вопросов Не оказался ль я действительно философ? * * * Ее не видя, доверяю глазам посланца эту честь, Ее он видит и приносит мне ожидаемую весть. И каждый раз, когда он входит, узревший милую мою, Не отрываясь, в упоенье, его глаза я жадно пыо. В его глазах я созерцаю ее очей красу и свет, Дивясь, каким очарованьем их мимолетный полон след. Мое, посланец, вырви око, возьми с собою и суди, Чем буду я — счастливцем зрячим, слепцом ли жалким впереди? * * * «Соверши омовение: полдень настал! Уже кубков по кругу блистает кристалл». Я ответил: «Потом!» Те сказали: «Для всех Не свершить омовения — тягостный грех». Я ответил друзьям: «Тяжелей во сто раз Грех, моею газелью свершенный сейчас. Попрощалась, мое покидая жилье, А с газелью уйдет и веселье мое. Что молитва таким нечестивцам, как я? Всем известна беспутная слава моя. Так оставьте упреки, не ставьте препон,— Будет грех мой и так Милосердным прощен. Грех же, мною свершенный с газелью моей, Нас от всех прегрешений очистит верней!» * * * О луна, озарившая дом, Мускус в лавке торговца вином; О лаванда, чей свеж аромат, Ты, о роза, кем сладостен сад; Ты, о тень от зеленых ветвей, Осенившая быстрый ручей; Ты, из кости слоновой кумир, Сулейман, постигающий мир; Ты, волшебницы лютни струна, От которой не знаем мы сна. Вдохновенные гимны, Дауд, О, Кааба, Аллаха приют, Где покровы и угол святой,— Я люблю тебя, сам я не свой, В супротивные двери стучусь. Между раем и адом мечусь. * * * Я о пей пишу, строптивой, Самовластной, горделивой. Ночыо вспомнит — обзовет, Утром встретит — к черту шлет. Очерняет честь мужчины, Не открыв тому причины. А обжаловать придешь, Отвечает: это ложь! Вижу, с некоторых пор Ты со мною ищешь ссор. «Отойди!»— скажу,— подходит. «Подойди!» — скажу,— отходит. По присловью: «Всем перечь — Будут все тебя беречь!» Все постятся — веселишься, Разговляются — постишься. Разумеется, любя, Все же я провел тебя. «Кто из нас,— сказал я,— хуже? У тебя глаза поуже! Мой бесспорен перевес: Шире глаз моих разрез!» Но гордячка отрицала. «Так посмотримся в зерцало,— Я сказал,— твои глаза Уже, чем мои глаза». Стали мы рука к руке, Я — щекой к ее щеке. И пока мы так глазели, Я припал к устам газели. Сладок рот ее в тот миг Был, как сахарный тростник. А она вся побелела, Словно сделав злое дело. * * * Верни, Мухаммед ибн Зухейр, что у меня украсть успел, Меж проходимцев и воров ты несказанно преуспел! Те упражняют по ночам свое святое ремесло, А этот грабит на виду, когда и солнце не зашло. Все у меня стихи крадут, крадут открыто, не стыдясь. А почему? Вот почему: стихов хороших нет у нас. * * * Дорожа своей лепешкой, показал он тонкий вкус, Ей устроил украшенье из бубенчиков и бус. Потерял всего одну лишь — сразу горю предался; Так оплакивала Сахра неутешная Ханса. А попросишь хоть кусочек,— раскроит губу твою, В жесточайшей, как при Бе՛дре, ты окажешься бою. * * * Доля щедрости найдется у любой души живой — В день холодный ледяною напоят тебя водой. А у этих, забираясь в их котлы и котелки, Изнуряемые зноем, ищут тени пауки. Дорожат лепешкой каждой. «Подсыхаем мы!»—«Зато,— Говорят меж тем лепешки,— не разломит нас никто». * * * Забудь развалины, их жалкие останки Лишь ветров и дождей унылые приманки. Будь человеком, брось науку благочестья, Живи и веселись по кабакам предместья. Дворцы роскошные Шапура иль Хосроя — Горсть пыли, и цари исчезли, их построя. Гуляй себе в садах меж Тигром и Евфратом, Где не торчат шипы в песке солоноватом, Где божьей милостью не скудные кочевья, Но светлые ручьи, тенистые деревья. Здесь не сойдет за дичь тушканчик попрыгучий, Нет ни змеиных нор, ни западни паучьей, Здесь видны, по лесам газелей резвых тропы Да злачные луга, где бродят антилопы. Здесь подымаем птиц, со всех концов поляны, Взмывают с криками их вспугнутые станы. Мы слугам говорим: «Вино водой убейте, Разбавьте чистое!» И славим в каждом бейте Благое молоко из ягодного сока, Которое подаст нам первый луч Востока. Не то что средь песков, где птахи в жажде тени Спасаться от жары бегут в нору к гиене. А если ценишь ты обычаи и нравы Арабов кочевых, то трижды люди правы, Что терпеливец ты, коль от тоски не сгинув, Рассказы слушаешь про наших бедуинов. Пленит их грубое, и кажется им милой Пустыня знойная и вид ее унылый. Погиб там — говорят — от мук любви Мураккаш, Добиться волею он мог любви, однако ж. И будто Ибн Аджлан от страсти умер тоже, Однако с истиной совсем ли это схоже? Пустые россказни они передавали, На деле было ли подобное?— Едва ли. И не такая страсть пылала в Ибн Аджлане, Как подобало бы его сердечной ране. В любви был Ибн Аджлан неверен; он прощенья Просил неискренно: все это — ухищрения. Сжились кочевники с колючками пустыни, Довольны запахом лишь мяты и полыни, Красой их не пленит растенье никакое — Ни лилии долин, ни цветников левкои. Кораллов нет у них, им нечего беречь их,— Довольны бусами из катышков овечьих. В дерюге шерстяной полунагие рыщут, Иль волка меж камней, или пантеру ищут. Мураккаш, будь он жив, влюбился бы в другую: Он кочевую бы сменил на городскую, Какая в кисее, а не в отрепье диком, И сладко из нее сияет лунным ликом. * * * Я вас приветствую, развалины в пустыне! Вы волею судеб сиротствуете ныне, Обезображены дождями нищеты, И ветром скудости, и тучами тщеты. Ненастья день и ночь стоят над Дар Лакитом, Ползут к селениям,— еще ль бедой несытым!— И льются на Сыбаг, и топят Дар Тиджат, Где раньше тек ручей, утесами зажат. Там кабаны нужды, и антилопы бедствий, И страусы невзгод живут с людьми в соседстве. Обязан человек, там вынужденный жить, Терпеньем запастись и честью дорожить. Дом развалившийся починок уж не просит, А бедность из него последний скарб выносит. Нет у него друзей,— лишь книгой иногда, Из ниши вынутой, услаждена нужда. Лепешку догрызет, коль нудит голодуха, И после, развалясь, выпячивает брюхо, А коль зайдет бедняк, не без корыстной цели, Он угостит его созвучьями газели. * * * Я знаю: живу я с живыми, но лучшая часть существа Во мне под ударами рока воистину стала мертва, И служат останки живого опорой того, что мертво. Так я становлюсь до могилы могилой себя самого. Аллах! К твоему милосердью, к щедротам твоим я привык, Но слов благодарности жаркой не знал недостойный язык. Ты многих оправдывал грешных, внемли же мой судный ответ: Скажу лишь одно в оправданье: что мне оправдания нет, * * * Как в стихах над тобой насмехаться, не знаю совсем: Посмотрю на тебя, и язык мой становится нем. Ты себе создаешь до того недостойную славу, Что мне жалко стихов для таких отвратительных тем. * * * Богач, тебе каждый — иль раб, иль наймит, Но гордый мой плащ твое чванство затмит. Коль встретимся мы среди белого дня, Ты зол, что не можешь унизить меня. А я с ним небрежен, я косо гляжу, Я слова согласного с ним не скажу. А с ним потому обращаюсь я так, Что в нем не нуждаюсь, хоть сам и бедняк. Просить подаянья не стану, пока Землей не прикроют меня, бедняка. Желанен позор для толпы площадной, И ждет его знать за дворцовой стеной. Горжусь, хоть и вправду незнатен мой род, Что сроду для лести был замкнут мои рот. * * * Жизнь омрачило мое заточенье; Кубки пустуют, вину огорченье. Зреет для сада лоза винограда, В алом вине никому не отрада. С ним разлучен я властителя волей,— Все же своей не обижен я долей. Что ни случится, меняется вскоре, Знал я блаженство, знавал я и горе. Сколько с красавицей пил я бесценной, В ней красота была целой вселенной. Боже, прости! Прегрешенье ничтожно. Не согрешить иногда — невозможно. * * * Так, мы расстались, я не жалею, пускай заглохнет воспоминанье. Не притворяйся, что ты не знаешь, о, кто ж поверит в твое незнание? О всем ты знаешь, с тебя довольно, забудь о прошлом, не жди участья. Не думай только, что подарила мне хоть одну ты минуту счастья. Я докопался до тайной правды, мои глубоко проникли руки, Мне все открылось, тебя я понял еще задолго до дня разлуки. Иди же с миром и знай: не буду с тобою снова искать сближенья. Уж так я создан: в беде любовной терпеть не стану уничиженья. |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |